Джиневра (Джинни)

КОНСТАНТИН ДМИТРИЕВИЧ БАЛЬМОНТ

Джиневра

Испугана, бледна, изумлена,

Как тот, кто видит солнце после сна,

Из комнаты идя походкой шаткой,

Где смертной был он скован лихорадкой, -

Ошеломленной спутанной мечтой,

Беспомощно ловя неясный рой

Знакомых форм и ликов и предметов

В сиянии каких-то новых светов, -

Как бы безумьем странных снов горя,

Джиневра отошла от алтаря:

Обеты, что уста ее сказали,

Как дикий звон, донесшийся из дали,

Врывались в помраченный мозг ее,

Качая разногласие свое.

Так шла она, и под вуалью брачной

Прозрачность щек вдвойне была прозрачной,

И алость губ вдвойне была красна,

И волосы темнее: так луна

Лучом темнит; сияли украшенья,

Горели драгоценные каменья.

Она едва их видела, и ей

Был тягостен весь этот блеск огней,

Он в ней будил неясное страданье,

Ее томил он хаосом сиянья.

Она была пленительна, луна

В одежде светлых туч не так нежна;

Горел огонь в ее склоненном взоре,

И бриллианты в головном уборе

Ответным блеском, в искристых лучах,

На мраморных горели ступенях

Той лестницы, что, зеркалом для взора,

Вела к простору улиц и собора;

И след ее воздушных нежных ног

Стирал тот блеск, минутный тот намек,

За ней подруги светлой шли толпою,

Одни тайком казняся над собою,

Завистливой мечтой к тому скользя,

Чему совсем завидовать нельзя;

Другие, полны нежного участья,

Лелеяли мечту чужого счастья;

Иные грустно думали о том,

Что скучен, темен их родимый дом:

Иные же мечтали с восхищеньем

О том, что вечно ласковым виденьем

Пред девушкой неопытной встает,

Ее от неба ясного зовет,

От всех родных, куда-то вдаль, к туману,

К великому житейскому обману.

Но все они ушли, и, в забытьи,

Глядя на руки белые свои,

Она стоит одна, в саду зеленом;

И светлый воздух полон странным звоном,

Беснуяся, кричат колокола,

Их музыка так дико-весела.

Насильственно берет она вниманье,

Лазурное убито ей молчанье;

Она была как тот, кто, видя сон,

Во сне постиг, что спит и грезит он

И лишь непрочно предан усыпленью, -

Как вдруг пред ней, подобный привиденью,

Антонио предстал, и, как она,

Он бледен был; в глазах была видна

Обида, скорбь, тоска, и он с укором,

Невесту смерив пылким гордым взором,

Сказал: "Так что же, так ты мне верна?"

И тотчас же, как тот, кто ото сна

Был резко пробужден лучом жестоким,

И светом дня мучительно-широким

С дремотною мечтою разлучен,

И должен встать и позабыть свой сон, -

Джиневра на Антонио взглянула,

Сдержала крик, с трудом передохнула,

Кровь хлынула ей к сердцу, и она

Сказала так, прекрасна и бледна:

"О, милый, если зло или сомненье,

Насилие родных иль подозренье,

Привычка, время, случай, жалкий страх,

Иль месть, иль что-нибудь в глазах, в словах

Способны быть для нас змеиным взглядом

И отравить любовь горячим ядом,

Тогда, - тогда с тобой не любим мы, -

И если гроб, что полон душной тьмы,

Безмолвный гроб, что тесно обнимает

И жертву у тирана отнимает,

Нас разлучить способен, - о, тогда

С тобой мы не любили никогда". -

"Но разве миг, спеша за мигом снова,

К Герарди, в тишину его алькова,

Тебя не увлечет? Мой темный рок

В твоем кольце - не видит ли залог, -

Хотел сказать он, - нежных обещаний

Нарушенных, расторгнутых мечтаний";

Но, золотое сняв с себя кольцо

И не меняя бледное лицо,

Она сказала с грустью неземною:

"Возьми его в залог, что пред тобою

Я буду, как была, всегда верна,

И наш союз порвет лишь смерть одна.

Уж я мертва, умру через мгновенье.

Колоколов ликующее пенье

Смешается с напевом панихид,

Их музыка - ты слышишь? - говорит:

"Мы это тело в саван облекаем,

Его от ложа к гробу отторгаем".

Цветы, что в брачной комнате моей

Рассыпаны, во всей красе своей,

Мой гроб собой украсят, доцветая,

И отцветет фиалка молодая

Не прежде, чем Джиневра". И, бледна,

Она своей мечтой побеждена.

В груди слабеет голос, взор туманен,

И самый воздух вкруг нее так странен.

Как будто в ясный полдень - страх проник.

И вот она лишь тень, лишь смутный лик:

Так тени из могил, и так пророки

Об ужасах, - которые далеки,

Но к нам идут, - вещают. И, смущен,

Как тот, кто преступленьем отягчен,

Как тот, кто, под давлением испуга,

Оговорив товарища и друга,

В его глазах упрек не прочитав,

Дрожит пред тем, пред кем он так не прав

И в приговоре с ним хотел бы слиться,

Раз приговор не может измениться, -

Антонио, робея, ищет слов,

Но вот раздался говор голосов,

Он отошел, другие к ней подходят

И во дворец ее, дивясь, уводят,

С ней девушки о чем-то говорят,

Она меняет пышный свой наряд.

Они уходят, медля у порога,

Ей надо отдохнуть теперь немного.

И вот, раскрыв глаза, лежит она,

В слабеющем сиянии бледна.

День быстро меркнет с ропотом чуть слышным.

И гости собрались в чертоге пышном:

Сияет красота вдвойне светлей

Под взором зачарованных очей.

И, на себя влюбленность отражая,

На миг она живет в них блеском Рая.

Толпа спокойней, чем безмолвный лес,

Где шепчет лишь любовь средь мглы завес;

Вино горит огнем в сердцах остывших,

А для сердец, свой жар с другими сливших,

Поют с волшебной негой голоса.

Им, детям солнца, музыка роса:

Здесь многие впервые вместе будут,

Но, разлучась, друг друга не забудут.

Пред многими здесь искрится звезда,

Что раньше не горела никогда.

Очарованье вздоха, слова, взгляда,

Власть юности, рассветная услада:

Разорван жизни будничной покров, -

И как весь мир, стряхнув оковы снов,

Когда землетрясенье наступает,

Ликует и беды своей не знает.

И ветер, над цветами прошептав,

Их аромат роняет между трав,

И шар земной в восторге пробужденья

Во всех сердцах рождает наслажденье.

Ликуют горы, долы и моря,

Сияньем ослепительным горя.

Как будто бы грядущее с минувшим

Сошлись в одном мгновении сверкнувшем,

Так у Герарди пиршественный зал

Огнями и веселием блистал.

Но кто-то, взоры вкруг себя бросая,

Промолвил вслух: "А где же Молодая?"

Тогда одна из девушек ушла,

И, прежде чем, как вестник дня - светла,

Она придет, среди гостей молчанье

Возникло красноречьем ожиданья.

Сердца, еще не видя красоту,

Уж полны ей и ткут свою мечту;

Потом в сердцах возникло изумленье,

И страх за ним восстал, как привиденье;

От гостя к гостю шепот долетел,

И каждый, услыхав его, бледнел.

Все громче он и громче становился,

И вот Герарди меж гостей явился,

Печалью показной исполнен он,

Кругом рыданье, слышен чей-то стон.

Что ж значит скорбь - как саван распростертый:

Увы, они нашли Джиневру мертвой.

Да, мертвой, если это смерть - лежать

Без пульса, не вздыхать и не дышать,

Быть белою, холодной, восковою,

С глазами, что как будто над собою

Смеются мертвым светом без лучей,

Стеклянностью безжизненных очей.

Да, мертвой, если это смерть - дыханье

Землистое, и льдистый свет, молчанье.

И в страхе дыбом волосы встают,

Как будто дух чумы нашел приют

Вот тут, вот здесь, и в мертвенном покое

Глухой земле он отдает земное,

За быстрой вспышкой вдруг приводит мглу,

За блеском дым рождает и золу:

Ночь мысли так нас тесно обнимает,

Что наша мысль о нашей смерти знает

Лишь то, что может знать о жизни сон,

Который умер, прежде чем рожден.

Пир свадебный - отрада так обманна -

Стал похоронным празднеством нежданно:

С тяжелым сердцем, взор склонивши свой,

Печально все отправились домой:

И слезы неожиданные лили

Не только те, что мертвую любили.

Во всех сердцах открылся их родник,

Затем что никогда уж этот лик

Пред ними в красоте своей не встанет,

Улыбкой грусть в их сердце не обманет.

Над пиршеством покинутым огни

То здесь, то там светились, и они

В пустом унылом зале освещали

Как бы туман густеющей печали,

Как будто бы, людской покинув ум,

Проникла в воздух тяжесть темных дум.

Еще с Герарди медлили иные,

Друзья умершей и ее родные,

И тупо утешенья слушал он,

В которых не нуждался: не зажжен

Любовью был в нем дух, и лишь смущенье

Он чувствовал, лишь страх, не огорченье.

Их шепотом зловещим смущена,

Еще как бы полнее тишина;

Одни из них беспомощно рыдали,

Другие в тихой медлили печали

И плакали безмолвно, а иной,

Склонясь к столу и скован тишиной,

Вдруг вздрагивал, когда из коридоров,

Из комнат, где сияньем скорбных взоров

Подруги обнимали мертвый лик,

Внезапно раздавался резкий крик,

И свечи в ветре дымно трепетали,

Огнем как бы ответствуя печали;

Раздался звон, глухой, как гул псалмов.

Священники пришли на этот зов

И вновь ушли, увидев, что могила

Все прегрешенья мертвой отпустила,

И плакальщиц тогда явился рой,

Чтоб над Джиневрой плакать молодой.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Похоронный гимн

Бежала старая зима,

К пустыням гор в бессилии сокрылась,

Где холод, свист ветров и тьма,

И к нам весна в лучах звезды спустилась,

В лучах звезды, что дышит над водой,

Непобедимо-молодая,

Своей игрою золотой

Рубеж зимы и ночи отдвигая;

Но, если воздух, травы и вода

Явлению весны не рады,

Джиневра юная, тогда

И мы в тебе не видели отрады!

О, как тиха и холодна

На ложе радости она!

Ты ступишь шаг, - увидишь саван белый.

Ты ступишь два, - и гроб перед тобой.

И шаг еще, - к могиле роковой.

И шаг еще. - Куда? Дрожа, несмелый,

Ты видишь, что рукой умелой

Пробито сердце черною стрелой.

Пред тем как раз еще моря и мысы

Обнимет солнце - трепещи и жди -

В тиши шурша, чудовищные крысы

Совьют гнездо в ее груди,

И в волосах, что цвет хранят червонца,

Слепые черви будут пировать,

Покуда солнце царствует как солнце,

Джиневра будет спать и спать.

1821

• Медитация, дыхательные практики, здоровье. ЧАСТЬ 3. Комментарии ...