Пробы пера. Автобиография по законам драмы.

Хотите сентиментальных историй? - что ж, их есть у меня.
Родилась я в небольшом провинциальном городе, где и прожила практически всю свою жизнь. Первоначально, будучи ребёнком, я воспринимала всё окружающее как должное. Мне не хотелось ничего изменить в пространстве или в людях, не хотелось что-либо исправить, я попросту не ощущала несовершенств, дефектов; всё, что я видела или воспринимала своими органами чувств, я впитывала как губка, накапливала в себе, а потом не знала, что с этим делать. Я не мучилась философскими вопросами - я была ребёнком, который не любил кушать кашу и рисовал ею картины на обоях, обожал употреблять сладости в неограниченных количествах и много гулять. Росла я примерной дочерью, во всём слушающейся маму, и всяко-всяко ей оберегаемой и охраняемой. Мама рано научила меня читать, и я наконец получила возможность не ждать, когда у родителей появится свободное время, чтобы прочесть мне ту или иную сказку, а глотать книжки пачками самой (благо, что свободного времени у меня для этого занятия было много). В книги я была влюблена. Это было именно что-то бессознательное - я просто любила держать книги в руках. Любила совершенно искренне тактильные ощущения от прикосновения к страницам, любила их нюхать, рассматривать оформление, а после - после проваливаться в другой мир, в котором были такие яркие образы и персонажи, которых мне так недоставало в реальной жизни. Я могла часами медитировать на книжные полки, на которых томики, регулярно протираемые от пыли, стояли в совершенно определённом порядке, мной бескомпромиссно установленном. Я и сейчас от этого странного пристрастия не в силах избавиться. Наверно, это что-то точечное. Точечная идиотия.
Так в моей жизни обозначилась первая любовь - литература. Любовь большая, крепкая, которая не исчезла и поныне.
Вообще, в целом, моя жизнь - это сплошь череда влюблённостей, и только влюблённость, в человека ли, в предмет или явление, могла определять мои поступки; только пристрастие к чему-либо двигало мою жизнь дальше.
Пойдя в детский сад, я незамедлительно влюбилась в молодого человека из моей группы, который, к несчастью, знать меня не желал. Именно в этом возрасте мне случилось отболеть тем страшным недугом, который терзает женщин - желанием, самоцелью непременно выйти замуж. Жених не имел о предстоящем и тщательно планируемом мной торжестве ровным счётом никакого представления, в то время как я за двоих преодолевала сложнейшие препятствия на пути нашего семейного счастья. Происходило это в системе долгих и трудных бесед с умирающей от сдерживаемого гомерического хохота мамой и моими рыданиями, прерывающимися истерическими вопрошаниями, где же мы будем жить и кто же нас будет кормить.
Свадьба всё откладывалась, откладывалась, а потом попросту потеряла актуальность - мой потенциальный муж просто поражал меня своей безразличностью, к тому же у меня появился весьма деятельный кавалер во дворе дома, где я гуляла. В сад я ходила уже просто за общением и за книгами, которые дома очень быстро принимали статус прочитанных. Нянечки не могли на меня нарадоваться: благодаря тому, что я постоянно читала, они сажали детей на стульчики вокруг меня, я восседала с книжкой в центре и читала группе вслух; сами нянечки же в это время отправлялись пить чай и дискутировать на сложные взрослые темы. Мне такая эксплуатация очень нравилась и я заходилась от чувства собственной значимости. Я начала писать рассказы, ваяя к ним собственноручно совершенно жуткие, леденящие кровь иллюстрации. Все эти продукты моего творчества мама любовно собирала, зачитывала и показывала всем нашим знакомым, тем самым стимулируя во мне жажду генерирования всё новых опусов. Моим излюбленным персонажем был некий Попугае (на конце именно «е»), который почему-то постоянно дислоцировался на определённой ветке и много размышлял в ночное время суток.
В шесть лет жизнь моя несколько изменилась - в подготовительную группу детского сада я не пошла, потому что мама, движимая желанием обеспечить дочери музыкальное образование, определила меня в воскресную школу при музыкально-эстетическом лицее. Занятия там проводились по субботам и воскресеньям, и подготовка велась именно музыкальная. Всё это было страшно интересно и занимательно, меня окружали совсем другие люди, я общалась с новыми детьми, а главное - полученные знания давались легко, без моих видимых усилий, поэтому я была довольна. К тому же я снова влюбилась - на сей раз в учительницу, которая вела наши уроки. К выходным я уже сходила с ума от какого-то странного зуда, мне хотелось сломя голову бежать в воскресную школу, петь, слушать музыку, остервенело стучать в барабанчики, маракасы и трещотки, чтобы меня было непременно слышнее всех, смотреть в это бесконечно доброе, умное лицо и слушать, как расхваливают на все лады мои успехи и называют талантливой. Таким образом, дальнейший мой путь был на какое-то время предрешён. В качестве музыкального инструмента, который я буду осваивать, мной был выбрано фортепиано. Родители не хотели покупать инструмент, сбитый из фанеры, а поднапряглись и приобрели за баснословные по тем временам деньги мою гордость - немецкое пианино «Рёниш» с великолепными фигурными, прихотливо изогнутыми ножками и крышкой, звучание которого даже для непрофессионала очевидно отличалось от звуков, издаваемых на пианино фабрики «Саратов» или «Ласточка». Заполучив вожделенный инструмент, я только один раз сыграла на нём что-то, заходясь в переполнявшем меня счастье, - когда его привезли домой, в семь часов утра. Его установили в моей комнате, я подскочила к нему, открыла крышку, побряцала по клавишам куда придётся минут пять, почтительно закрыла крышку - и успокоилась. Желание сбылось, пианино у меня появилось, а дальнейшее меня уже не впечатляло. Ощущение счастья появилось и тут же ушло.
В воскресной школе я успешно проучилась до семи лет, после чего мы отнесли документы в музыкально-эстетический лицей, созданный моей любимой учительницей. Специфика этого лицея заключалась в том, что наряду с предметами общеобразовательного плана там преподавался весь круг дисциплин эстетического направления (в системе школьного дня эти предметы перемежались между собой). В школу я шла к восьми утра, выдерживала шесть-семь уроков, после чего у меня начинались индивидуальные занятия с педагогами (инструмент, игра в ансамбле, импровизация). Таким образом, на занятия я уходила в первую смену, а возвращалась с них вместе с окончанием второй. Вечерами я исправно выполняла домашние задания, но только лишь по тем предметам, которые вели импонирующие мне педагоги. Эту странную поведенческую тенденцию в себе мне искоренить не удалось - в институте я вела себя точно так же. В целом, в школе мне нравилось. Процесс обучения давался очень легко, я ничего не зубрила, не грызла гранита, всё получалось будто само собой. Не очень гладко выходило у меня только с математикой, и это досадное обстоятельство мешало мне всю школьную дорогу заканчивать четверти на одни «отлично», что являлось для меня вопросом принципа.
Ещё одним стимулом ходить с радостью в школу была моя любовь к однокласснику. Я любила его страстно, но непродолжительно. Передо мной снова стояло препятствие - он питал нежные чувства к другой девочке, поэтому я решила написать якобы от её лица послание, в котором регламентировалось следующее: он должен был «уступить место Ирине и полюбить её». Записку нашла мама, быстро конфисковала, таким образом, из моего авантюрного плана покорения возлюбленного ничего не вышло, а вскоре после этого его незабвенный образ в моей душе заместился другим объектом страсти.
В семь лет меня посетило большое чувство - я снова влюбилась в молодого человека, и снова трагично. Звали его Илья, он жил в Санкт-Петербурге, приезжал в наш город только на месяц-полтора в летние каникулы к дедушке. Драма моя на сей раз состояла не в том, что чувство моё было неразделённым, нет, напротив, оно было взаимным (хоть и не столь пылким, нежели с моей стороны). Наверно, поэтому он совсем не злился, когда я лупила его пустой пластиковой бутылкой, выражая таким образом свою любовь. На этот раз моё счастье омрачалось тем, что объект был практически в перманентной для меня недосягаемости. Я проживала совершенно изумительный месяц рядом с любимым, а после он уезжал далеко-далеко на весь оставшийся год, и я старательно и самозабвенно страдала вплоть до следующей встречи. Посвящала ему целые лирические альбомы, переполненные поэзией и прозой своего и не очень своего авторства, которые затем планировала ему подбросить в почтовый ящик якобы от тайной обожательницы. Несмотря на расхожее мнение, что снаряд никогда не попадает дважды в одно место, претворить это намерение в действительность мне снова помешала мама. Альбомы постигла та же судьба, что и ту злосчастную записку для одноклассника, и с образом таинственной женщины-загадки мне пришлось навсегда распрощаться. Я продолжала страдать молча и позволяла себе только обводить красными сердечками дни в календаре, когда мы были вместе, и зачёркивать каждый день, проведённый в разлуке, траурно-чёрным фломастером.
Так продолжалось семь лет. Я ходила в школу, хорошо училась, подавала надежды педагогам, много пела на разных конкурсах и концертах - исполняла классические произведения, а также те, что сочиняли мои одноклассники; в итоге это привело к стойкому неприятию мной вокальных выступлений. Сильно увлеклась биологией и после школы ходила в библиотеку - засиживалась в читальном зале, штудируя всевозможные энциклопедии по ботанике и зоологии и художественные произведения; по привычке зачёркивала каждый день в Календаре Разлуки, и меняла, как перчатки учителей по фортепиано, с которыми занятия проходили в системе «учитель-ученик», т.е. тет-а-тет, индивидуально. По тем или иным организационным причинам выходило, что надолго в классе у определённого человека я не задерживалась. Каждый раз смена педагога сопровождалась для меня стрессом - в принципе, я любила перемены, но к определённому учителю успевала быстро привыкнуть. В итоге меня определили в класс к очень хорошему педагогу, строгой и принципиальной женщине, и так уж сложилось, что наши отношения определялись полной психологической несовместимостью. Мне казалось, что она меня ненавидит. Если до этого я занималась инструментом «из-под палки», принудительно, то теперь я перестала заниматься им вовсе, просто потому, что мне был неприятен педагог. Это было моей своеобразной нотой протеста. Из школы я стала приносить тройки вместо отличных оценок, а когда моя учительница, хмуря брови, крича и топая ногами, рисовала в дневнике жирные «неуды» с множеством восклицательных знаков и просьбами к родителям немедленно связаться с ней, я обливалась слезами и обещала исправиться. Так я занималась пять лет, имея прекрасные результаты по всему остальному кругу предметов и отставая только в изучении инструмента. В конце седьмого класса я сильно разозлилась и поняла, что надо всё менять - и в этот момент ангелы запели «аллилуйя». В голове вдруг всё встало на свои места, я решила всё бросить и начать заново, совершенно на ином поприще. Успешно сдала экзамены в химикобиологический класс другой школы, но это закончилось тем, что меня уговорили «не зарывать талант» и остаться в лицее при учёте, что мне заменят учителя по фортепиано. Желание уйти было очень сильным, но в созданных обстоятельствах у меня появлялась возможность начать учиться у самого сильного педагога в преподавательском составе, который возил своих учеников на международные конкурсы в другие страны и в целом давал подготовку на очень высоком уровне. Мне захотелось отнюдь не славы. Мне захотелось ощущения качества.
Педагога действительно поменяли, но я снова стала учиться не у того, у кого мечтала, и снова по организационным причинам. Теперь я оказалась рядом с чудесной, мягкой, чуткой женщиной, быстро стала получать хорошие оценки, но к тому времени я уже понимала, что это - не мой максимум, оценки оценками, но я играю посредственно, хоть и выполняю всё то, что регламентировалось планом учебной программы. Мне хотелось за рамки этого плана, и научить меня этому мог только один человек из всех тех, кого я знала, но для меня это снова было недоступно. Ходить в школу стало намного веселее, я радовала успехами, я буквально бредила своей новой учительницей, старалась ради неё, но я жалела, что осталась в лицее. Изменить размеренное течение жизни так и не удалось.
В это же время произошли реформы в делах сердечных. В четырнадцать лет я вдруг перестала быть свято уверенной в том, что я люблю Илью из Санкт-Петербурга, сдала Календарь Разлуки маме на память и перестала и думать о нём. За семилетний срок, пока я вела этот календарь и размышляла о своей тяжёлой женской доле, я определённо устала от любви к мужчине и решила от этого отдохнуть. Я позволила себе влюбляться едва ли не каждый день, преимущественно в плохих мальчиков, но научилась чувствовать ту границу, за которую мне заходить не следовало, поэтому влюблённости возникали и проходили бесследно, не оставляя таких страшных и незаживающих шрамов в моей душе, как прежде. Это было очень интересным периодом моей жизни, когда я замещала свои личные переживания любовными треволнениями, почерпнутыми из книг. У меня было много подруг, я была максимально общительна, крайне неусидчива, вследствие чего попросту срывала уроки; эмоции, среди которых доминировали восторги по любому поводу, лились через край, я много смеялась и много плакала, и в целом производила впечатление существа бесноватого. Популярностью среди мужской части населения я не пользовалась, не умела кокетничать, не красила губы и глаза, и во мне начисто отсутствовало ощущение принадлежности к женскому полу. Тем не менее, периодически у меня всё-таки образовывались поклонники, появление которых настолько меня обескураживало и сбивало с толку, что я вконец заморачивала им голову, прежде чем они исчезали сами.
Тем временем, я с нескрываемой радостью окончила музыкальную школу. Пианино было забыто и пылилось в комнате, совершенно мной не замечаемое. На моё предложение от него избавиться отец неожиданно встал в позу и заявил, что это произойдёт только через его труп, и я решила его пощадить.
Я, как девушка, на данный момент не страдающая любовными недугами, отдалась целиком и полностью своим любимым предметам - биологии и химии. Во мне стала зреть мечта - я хотела получить медицинское образование. Мне желалось крови, трупов в формалине, скальпеля в руке. Я никак не могла решить, кем мне быть: стоматологом, хирургом или патологоанатомом. Вероятно, интеллигентной девочке попросту не хватало адреналина. Я вела жестокую и непримиримую борьбу не на жизнь, а на смерть с преподавателем химии, который постоянно занижал мне оценки, и слепо обожала учителя биологии, который не мог нарадоваться на моё рвение. Постепенно приближалось окончание школьного обучения и предстояло сделать вполне конкретные дальнейшие шаги касаемо высшего образования. Все подвиги, совершённые во имя поступления в медицинскую академию или, на худой конец, на химикобиологический факультет, обернулись моим сокрушительным фиаско - у нас не было полезных знакомств для того, чтобы занять одно из бюджетных мест, и не было материальных средств для обучения на коммерческом отделении. Моё горе невозможно было описать и я не нашла ничего лучше, чем уйти в глухую депрессию. Именно в это время неожиданно мне стали поступать предложения отнести документы на музыкальный факультет от того самого педагога, к которому я рвалась всё время своего пребывания в музыкальной школе. Давняя мечта сбылась - меня брали в класс к вожделенному преподавателю, обещали хорошо подготовить, но мне это было уже не нужно. Несмотря на мои отказы («уйди, старушка, я в печали»), подобные беседы проводились со мной снова и снова. К этой пропагандистской деятельности подключились все - мои родные, знакомые, педагоги. Спустя какое-то время я сдалась. Заодно решила обрадовать папу тем, что ему не придётся приносить свою жизнь в жертву, и продавать пианино мы действительно не станем. Я согласилась. Я начала готовиться.
Моя жизнь изменилась после первого же занятия. Она вдруг обрела краски, я стала совершенно чётко осознавать, что такое чудеса тактильности - подушечки пальцев стали чувствовать поверхность клавиши как своё продолжение, а тело стало ощущать инструмент как часть себя самого, как собственный орган. Я начала извлекать осмысленные звуки, дорожить каждым отзвуком или обертоном, уметь дослушивать звук до конца, умываться им. Я научилась искусству слушания музыки. Нередко я слушала произведение, начинала дрожать, а после рыдала, переживая катарсис. Я стала прекрасным теоретиком и талантливым исполнителем (да-да, такое качество, как скромность, развивалось синхронно с исполнительскими навыками). Я стала заниматься этим - и в моей жизни появилось нечто настоящее. Я чувствовала себя человеком, посвящённым в некое тайное знание, имеющим возможность выхода в другие метрики пространства, человеком, который каждый день имеет возможность соприкасаться ни с чем иным, как с чудом, и каждый раз оно открывало мне новую грань. То, что со мной произошло, можно описать следующим образом: я сначала влюбилась в дело, которым занималась, а уже после этого влюбилась в человека, который меня к нему подвёл и показал.
Я поступила в институт играючи, набрав максимальное количество проходных баллов, и больше не переживала по тому поводу, что не получу медицинского образования. Я была счастлива, что я наконец-то нашла своего учителя, и мне больше ничего не было нужно, кроме как возможности и дальше быть причастной к тому процессу, что меня целиком и полностью поглотил.
Мне было семнадцать лет, и это было самое прекрасное время в моей жизни. Я поступила в институт - будто перелистнула страницу в книге - и полностью изменилась. От меня прежней почти ничего не осталось. Я полностью обновилась, мой внутренний мир вдруг стал настолько богат, что у меня едва получалось его в себе вмещать. Я начала выступать на сцене, но уже не как вокалист, а в качестве исполнителя, и я подсела на это, как на наркотик. Я шла на ватных ногах к сцене, садилась за инструмент, готовилась морально и одновременно пыталась унять дрожь в руках и ногах, а потом клала руки на клавиатуру, брала с придыханием первый аккорд - и ни дрожи, ни меня, ни слушателей в зале не становилось. То, чем я была в эти моменты - никому неизвестно. Я делала немыслимые вещи с исполнительской точки зрения, струны звучали и я звучала в унисон с ними. Это не было механичным выигранным нотным текстом без единой помарки с чужими навязанными мне мыслями об этом нотном тексте, как это было в школе. Это вообще не воспринималось, как нотный текст. Это уже была музыкальная ткань, которую я ткала на глазах у всех. Это было погружение в драматургию произведения и слияние с ним.
Я влюбилась в инструмент, как в мужчину. Я знала его чувствительные точки, я знала, когда его надо нежно погладить, а когда ему хочется брутальности. Я знала, как с ним общаться, и он пошёл мне навстречу.
Я никогда ещё не чувствовала себя в большей степени ребёнком, как в семнадцатилетнем возрасте. Смотрела на всё широко открытыми глазами и всё словно заново в себя закладывала - как надо есть, как надо разговаривать, как надо ходить. Абсолютно всё было новым, неизведанным, свежим. Я стала писать стихи и никому их не показывать. Под влиянием книг П. Коэльо, которым я в то время просто болела, я общалась с Душой Мира посредством знаков. Я всё воспринимала как знаки, дарованные мне Высшими Силами, читала их как азбуку, складывала их в предложения и таким образом понимала, что мне хочет сказать мой Путь. Да, у меня появилось ощущение, что у меня есть мой Путь, я его нашла, и я сейчас двигаюсь в верном направлении. А главное, я поняла, что самое важное во мне - это моя душа, и именно сейчас я насыщаю её той пищей, благодаря которой она правильно развивается. Я осознавала свою значимость, индивидуальность и исключительность, как бы претенциозно это ни звучало. Это было так. Я светилась.
Я обрела настоящих друзей в лице моего преподавателя, ещё одного педагога, с которым я встретилась в институте, и моей однокурсницы, с которой мы вместе учились ещё в школе, но тесно до тех пор не общались. Я раскрылась максимально. Как ни банальна будет метафора, но меня можно было сравнить ни с чем иным, как с бутоном цветка, который начал распускаться, и происходило это так, словно всё окружающее наблюдало за этим зрелищем, затаив дыхание.
Внешность моя также переменилась парадоксальным и, главное, незаметным для меня образом. Я стала привлекать к себе людей. Они тянулись ко мне даже тогда, когда я этого не хотела. Я полюбила менять маски и быть разной. Мне нравилось, что разные люди могут совершенно различным образом меня охарактеризовать. За мной стали ухаживать красивые мужчины. Их было много, но меня это не опьяняло. Получив возможность полностью отдаваться инструменту и очень много получать взамен, я ощущала потребность в настоящем чувстве к человеку. Мне было лишь лестно мужское внимание, но оно не трогало. Мне не хотелось отношений «для галочки». Мне нужно было настоящее чувство, а на меньшее я просто не могла согласиться.
Судя по всему, Вселенная действительно меня услышала. В моей жизни появился человек. Его звали Андрей, он был на последнем курсе института и уже оканчивал его, в то время как я только там появилась. Я никогда прежде не верила в любовь с первого взгляда, пока это со мной не случилось. Я встретилась с ним глазами - у меня подкосились колени и вдруг пришло понимание того, что я действительно по-настоящему влюбилась. Впервые в жизни. И на этот раз это не было мной придумано.
У нас были странные отношения. Вообще сложно назвать это отношениями, но они были. Они строились на каких-то неуловимых импульсах, на взглядах, на полуулыбках, на фразах, которые ни одному из нас ничего не говорили и в то же самое время говорили о многом. Я чувствовала его присутствие где-то в относительной близости на расстоянии, принимала сигналы, как радар. Я могла точно сказать, что я сегодня его встречу - и это действительно происходило (порой у меня получалось даже сказать, где и когда это может произойти). Нас словно что-то связывало, что-то незримое, но мы оба это ощущали. Когда мы встречались взглядами, шли токи. Траектории взглядов можно было пощупать руками - они прокладывались очевидно для невооружённого беспристрастного взгляда.
Это было всё, что мне нужно. Мне не требовалось, чтобы отношения перешли эту границу. Я влюбилась в реального человека. Я влюбилась в почти чёрные глаза, два метра роста, кошачью грацию в движениях и необыкновенный баритон. Он пел. Хотел сделать эстрадную карьеру, но судьба его в шоу-бизнесе не сложилась. И это всё, что я о нём знала. Остальное знать мне было не нужно - не хотелось. Остальное я придумала себе сама и любила это всем существом. Иногда мне кажется, что я любила лучшее в нём. Да, иногда складывается впечатление, что я каким-то непостижимым образом узнала, что в нём есть самого ценного, и обожествляла это.
Мы периодически пересекались в самых разных местах и зачастую обстоятельства складывались самым нелепым образом для того, чтобы мы встретились снова. В институте я его видела нечасто, занятия он почти не посещал, готовил дипломную работу и появлялся изредка у научного руководителя. Но мне и не требовалось более частых встреч, в противном случае во мне бы не поместился весь объём переживаемых чувств и они, скорее всего, обесценились бы. Я переживала нашу историю по-своему. Для меня имел значение каждый жест, каждый шаг, как его, так и мой, - я всё сознательно наделяла глубинным смыслом. Мы соблюдали субординацию, но мы не были чужими. Мы любили друг друга так, как могли, и ровно так, как хотели.
Жизнь моя стала полной. Я читала книги, я играла, и никогда я не играла лучше. Я часами лежала и слушала музыку, я проваливалась куда-то, улетала в другие звёздные системы. Моя жизнь стала полной, потому что была наполнена в каждой детали любовью. Я любила всё, с чем я соприкасалась ежедневно. У меня было всё, что нужно. Это было периодом в моей жизни, когда всё было чистым. Это главное определение - чистота. Много туманности, неопределённости, расплывчатые перспективы - да, но всё это было таким идеальным и завораживающим, как свежевыпавший снег, по которому ещё никто ни разу не прошёлся.
Единственное, чего я боялась, хоть и прятала страх как можно глубже, - это того момента, когда он получит диплом об образовании. и всё закончится. Что, собственно, и произошло, и я никак не могла на это повлиять. Я стойко перенесла этот момент, восприняла это как данность, с которой нужно смириться, и переполнявших меня чувств хватило ещё примерно на год. Да, ещё около года я совсем не страдала в его полнейшее отсутствие в моей жизни. Он вышел за порог института и мистическим образом совершенно пропал из поля зрения. Только пришло известие, что он женился. Такое развитие событий было вполне ожидаемым и удара по нервной системе не последовало. Напротив, тогда я ещё любила его безусловно - я порадовалась за него.
Но через некоторое время меня подкосило. Стало плохо. Казалось, что мне отрезали ногу. нет, скорее руку, ибо руки для пианиста - главный инструмент. Мне стало больно. Я не могла чётко зафиксировать, где и что именно болит, но это меня беспокоило. Неожиданно стали формироваться совершенно чёткие условия - мне станет значительно лучше, если я его увижу, мне полегчает, если удастся с ним поговорить, и т. д. Для меня вдруг стало жизненно важно иметь место в его жизни, совершенно реальное место, стала казаться необходимостью возможность контакта с ним, когда это понадобится.
Контакта не было, и речи о нём также быть не могло. Постепенно всё стало разваливаться. Я много болела, перестала получать удовлетворение от собственной игры, стала играть не просто хуже, а плохо, бесчувственно. Остальные сферы жизни не могли заполнить такие громадные бреши, которые образовались с моей жизни. Умер один из моих учителей, который был мне большим другом. Было больно. Очень больно.
Я не улыбалась. Я и не плакала, во всяком случае, на людях - никогда, а наедине с собой редко. Эмоционально-чувственная составляющая моей личности словно атрофировалась. Я не находила смысла ни в чём, что до этого составляло мою жизнь. Я стала много думать о вечности, о небе, о воздухе. Единственное, чего мне хотелось - полёта.
А здесь, на земле, вокруг меня постоянно вились мужчины. Почему-то их привлекала моя резкость и сухость, на которые я стала щедра, словно бы им нравилось, когда их без конца отталкивают. Внезапно всё стало казаться уродливым - город, люди (и близкие в том числе), стремления, которые ими движут. Играть я стала механично и фальшиво, и помочь мне исправить это положение можно было только оказав моральную поддержку в сложившейся на тот момент трудной для меня ситуации. Этим и занимался мой педагог. Финальной нотой стало его увольнение: поводом послужил его конфликт с начальством на профессиональной почве, и наказание не заставило себя ждать. Нужные люди оперативно сфальсифицировали доказательства некомпетентности и профнепригодности одного из ведущих прежде преподавателей института, и я снова сменила наставника. Пожалуй, это было последнее, что мне могло понадобиться в этой жизни. Я оказалась между двух огней - официально я занималась у нового преподавателя, но его исполнительский «потолок» был мной прежде уже достигнут. У меня складывалось впечатление, что это мне надо бы его поучить; кажется, и он это понимал, и это его злило.
То, что происходило, убивало все оставшиеся силы, это была настоящая травля. Я чувствовала себя ровно так же, как и в то утро, когда мне только привезли фортепиано и поставили в комнате. Я приходила на занятие, открывала крышку рояля - и не знала, что с этим делать дальше, а педагог усугублял моё плачевное положение, занимаясь ничем иным, как обучением меня с самого нуля. Мне вбивали в голову убеждения, которые были уже давно мной проработаны, я ощущала себя человеком, который впервые в жизни сидит за фортепианной клавиатурой и не имеет никакого представления, как извлечь из этого что-то ценное. Долго сопротивляясь, я, в конечном итоге, согласилась с тем выводом, что я ничтожество и непрофессионал. Желание играть исчезло, будто его никогда и не было.
В то же время тайно, в буквальном смысле подпольно, я продолжала заниматься, как прежде, у своего учителя. То, что ломалось в моём исполнительском аппарате в институте, чинилось рядом с ним, но это можно было сравнить с табачным вкусом во рту. Когда человек курит, он ощущает совершенно невыносимый привкус и старается его ликвидировать. Пользуется освежителем полости рта или жуёт жевательную резинку. но от проблемы не избавляется. Этот вкус исчезнет только тогда, когда человек бросит курить.
Я бросила курить - забрала документы из института и уехала из города. Здесь и сейчас для меня - это Москва. Я - это я, и на том стою. Больше у меня нет опорных точек. Всё, что прежде было важно, обесценилось и сломалось. Революция совершена - я строю на обломках старого принципиально новое. Кажется, так я и оказалась здесь.

Никто не запомнит мои мысли....

Я так много думаю... так много мыслей, идей, планов и пустота....
Вчера смотрела Грэмми... посмертно получил Майкл Джексон.... Сразу в голове возникли такие слова: "Он смог заполнить собой пустоту планеты!Он смог стать воедино со Вселенной!Он - гражданин мира!"... я поняла что нам его не хватает...
Но речь не о том.... хочется быть настоящей с любимыми людьми, потому что только им интересна боль и грусть в моей душе, только они помогают зализать раны, найти силы, подняться с колен и идти дальше...Жизнь так дорога... и я хочу пройти её рука об руку с хорошими людьми, верными, мудрыми.....
Сейчас в моей жизни патологическая чистка головы.... я пытаюсь удалить устаревшие файлы, переустанавливаю винду.... на компьютере это сделать намного легче...
Чтобы забыться ударилась в работу, учебу и конечно же музыку.... я стала её чувствовать.... я поняла что от меня когда-то хотели мои учителя... музыка... лишь это слово мне приятно... любовь равносильна пустоте, мысли - ветер, реальность, а нет её лишь сладких мираж....

Каааааааатяяяяяяяяя

  просто "Катюха два уха" (by С.Ц.).
Я молчу.
Я безумно хочу говорить, но я буду молчать.
Сидеть и молча не двигаться. Смотреть и кушать апельсин.
Я даже не буду слушать музыку.
И перестану думать.
Забуду свой сон.
Все забуду... честно, можно?

Семилетний цикл.

Семилетний цикл (первый квадрат 4x7 лет). Человеческая жизнь развивается семилетними циклами. Каждый цикл завершается кризисом, ведущим к следующему этапу.
От 0 до 7 лет. Сильная связь с матерью. Горизонтальное познание мира. Создание чувств. Запах матери, молоко матери, голос матери, тепло матери, поцелуи матери являются первыми ощущениями. Период, как правило, заканчивается вылуплением из защитного кокона материнской любви и открытием более или менее холодного остального мира.
От 7 до 14 лет. Сильная связь с отцом. Вертикальное познание мира. Создание личности. Отец становится новым исключительным партнером, союзником в открытии мира вне семейного кокона. Отец расширяет защитный семейный кокон. Отец становится ориентиром. Мать была любима, отец должен быть обожаем.
От 14 до 21 года. Бунт против общества. Познание материи. Создание интеллекта. Это кризис подросткового возраста. Появляется желание изменить мир и разрушить существующие структуры. Молодежь нападает на семейный кокон, затем на общество в целом. Подростка соблазняет все, что «восстает», - громкая музыка, романтические отношения, стремление к независимости, бегство, связь с маргинальными группами молодежи, анархистские ценности, систематическое отрицание старых ценностей. Период завершается выходом из семейного кокона.
От 21 до 28 лет. Вступление в общество. Стабилизация после бунта. Потерпев неудачу с разрушением мира, в него интегрируются, желая сперва быть лучше, чем предыдущее поколение. Поиски более интересной работы, чем у родителей. Поиски более интересного места жизни, чем у родителей. Попытка создать более счастливую пару, чем у родителей. Выбор партнера и создание очага. Создание собственного кокона. Период обычно заканчивается браком.
С этого момента человек выполнил свою миссию и покончил с первым защитным коконом.
КОНЕЦ ПЕРВОГО КВАДРАТА 4x7 ЛЕТ.
Семилетний цикл (второй квадрат 4x7 лет). После первого квадрата, завершающегося созданием собственного кокона, человек вступает во вторую серию семилетних циклов.
28-35 лет: Создание очага. После женитьбы, квартиры, машины появляются дети. Ценности аккумулируются внутри кокона. Но если четыре первых цикла не были пройдены успешно, очаг рушится. Если отношения с матерью не были прожиты должным образом, она будет досаждать своей невестке. Если с отцом тоже, он начнет вмешиваться в дела молодой пары. Если бунт против общества не был пережит, есть риск конфликтов на работе. 35 лет - тот возраст, в котором плохо вызревший кокон часто взрывается. Тогда происходят развод, увольнение, депрессия, психосоматические болезни. Тогда первый кокон должен быть отброшен и...
35-42 года: Все начинается с нуля. После кризиса человек, обогащенный предыдущим опытом и ошибками, реконструирует второй кокон. Нужно пересмотреть отношения к матери, семье, отцу, зрелости. Это период, когда у разведенных мужчин появляются любовницы, а у разведенных женщин - любовники. Они пытаются воспринять то, что ожидают, уже не от брака, а от противоположного пола.
Отношения с обществом также должны быть пересмотрены. Отныне работу выбирают не с точки зрения ее безопасности, а по тому, насколько она интересна, или по тому свободному времени, которое она оставляет. После разрушения первого кокона человек всегда испытывает желание как можно быстрее создать второй. Новый брак, новая работа, новые отношения. Если избавление от паразитирующих элементов прошло благополучно, человек должен быть способен восстановить не похожий, а улучшенный кокон. Если он не понял прошлых ошибок, он восстановит точно такую же оболочку и придет к точно таким же поражениям. Это то, что называется «бегать по кругу». С этих пор все циклы станут лишь повторением одних и тех же ошибок.
42-49 лет: Завоевание общества. Как только второй, улучшенный кокон восстановлен, человек может познать полноту жизни в браке, семье, работе, собственном развитии. Эта победа приводит к двум новым типам поведения.
Если человеку важны признаки материального благополучия: больше денег, больше комфорта, больше детей, больше любовниц или любовников, больше власти, он непрестанно увеличивает и обогащает свой новый улучшенный кокон.
Если человек отправляется на завоевание новых территорий, а именно духовных, то начинается истинное созидание его личности. По всей логике, этот период должен закончиться кризисом самосознания, экзистенциальным вопросом. Почему я здесь, зачем я живу, что я должен сделать, чтобы жизнь приобрела смысл помимо материальных благ?
49-56 лет: Духовная революция. Если человеку удалось создать или воссоздать свой кокон и реализоваться в семье и работе, он, естественно, испытывает желание обрести мудрость. Отныне начинается последнее приключение, духовная революция.
Поиски духовности, если они ведутся честно, не впадая в легкость групповщины или готовых идей, никогда не будут закончены. Они займут всю оставшуюся жизнь.
КОНЕЦ ВТОРОГО КВАДРАТА 4x7 ЛЕТ.
N.B. 1: Далее развитие продолжается по спирали. Каждые семь лет человек поднимается на один виток и вновь проходит через те же вопросы: отношения с матерью и отцом, отношение к бунту против общества и к семье.
N.B. 2: Иногда некоторые люди нарочно терпят крах в семейных отношениях или на работе, чтобы быть вынужденными начать все циклы заново. Таким образом они пытаются избежать или отодвинуть тот момент, когда им придется перейти к духовной фазе, поскольку они боятся столкнуться сами с собой лицом к лицу.
                                                                                                  Эдмонд Уэллс,
                                                                                     Энциклопедия относительного                                                                                                                                     и абсолютного знания.
                                                                                                    Б.Вербер

Записки сумасшедшей.

Легко шагнув на семь ступенек вверх,
Подыщем облако с ванилью и корицей,
И будем вниз плевать, специально целясь в тех,
Кто не дает нам жизнью насладиться.
Как хорошо сидеть с тобой, болтать ногами,
И дружно ржать при каждом метком попадании.(с)
Марта Кошковская lamine.ru/marya1986/